Религиозная основа герба

Данный текст является фрагментом
из книги "Истоки русской геральдики".

Геральдико-символический потенциал монументального и декоративно-прикладного искусства Владимиро-Суздальской Руси настолько велик и своеобычен, что требует отдельного комплексного исследования. Исходной предпосылкой, путеводной идеей такой работы может послужить скорое обретение древнерусским каменным зодчеством собственного подхода к решению пространственно-композиционных и художественных задач как свидетельство самостоятельности мышления великокняжеских мастеров. Умея возводить по собственным меркам красоты и разума великолепные постройки, украшая их в удивительной пропорции щедрости и лаконизма, владимиро-суздальские умельцы, безусловно, были не менее самостоятельны и в увековечивании своих исконных символов. Не будем забывать, что сложность и выразительность мировоззренческой символики свидетельствуют о глубине и жизнестойкости народных религиозно-культурных традиций, столь необходимых для рождения уникальных памятников мирового значения.

И если сейчас мы вынуждены ограничиться лишь беглым обзором львиных фигур, то это не умаляет необходимость их глубокого осмысления и воплощения в геральдике современной России.

Оставив в стороне «портретные» характеристики выразительных львиных личин, значимые для искусствоведения, но не существенные для теоретической геральдики, постараемся обнаружить общие для больших групп изображений позы львов как основу собственно русской типологизации данных гербовых фигур. Ведь мы не знаем, да и вряд ли когда-нибудь сможем узнать, какие из них и насколько широко употреблялись нашими предками в качестве эмблем на своих щитах. А в том, что эти белокаменные рельефы храмов оказывали огромное воздействие на поколения древних русичей и великороссов, сомневаться не приходится. Стоящий на трех лапах с приподнятой передней, с повернутой в профиль головой «шествующий» владимиро-суздальский лев ничуть не моложе своих западноевропейских аналогов и отличается от них, прежде всего, пропущенным между задними лапами хвостом, заканчивающимся наверху пышными растительными формами — листьями и цветами. Стоящий на четырех лапах и повернувший голову к зрителю зверь столь же древен, хотя и не именовался никогда принятым в геральдике термином «леопардовый лев». А уж идущего льва, повернувшего назад навстречу атакующему его Перуну свою фронтально изображенную личину, не найти в геральдике Запада. И уж подавно нет в ней единой фигуры двух шествующих навстречу друг другу львов, объединенных общей, смотрящей на зрителя, личиной.

Типология лежащих львов не менее впечатляюща. Здесь и изготовившийся к прыжку, подкравшийся зверь на полусогнутых задних лапах, со сказочным хвостом, опустивший изображенную в профиль голову на прижатые к земле передние лапы. (Довольно примечательно, что западноевропейская геральдика прошла мимо столь выразительной воинственной позы царя зверей.) Здесь и мирно отдыхающие, но при этом не становящиеся менее грозными львы — и положившие личину en face на скрещенные в чисто человеческом жесте передние лапы, и приподнявшие верхнюю половину туловища на локтях таких же скрещенных перед грудью лап. И чем больше вглядываешься в эти живущие своей безмолвной таинственной жизнью изящно декорированные фигуры, тем сильнее убеждаешься в неисчерпаемом потенциале отечественной символики. Лишь удручающая неподготовленность нынешних геральдистов-практиков позволяет им не замечать этих шедевров.

Белокаменная резьба соборов XII—XIII вв. во Владимире, Суздале и Юрьеве-Польском, как мы убедились, изобилует различными интерпретациями фигуры льва, но «на фасаде северного притвора (Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. — А. С.) над роскошным порталом красуется большой рельеф патрона первого строителя храма Юрия Долгорукого — Святого Георгия, в патрицианских одеждах и воинских доспехах, опирающегося на высокое копье и миндалевидный щит с изображением эмблемы владимирской династии — вздыбленного барса». Это самое первое, датируемое 1234 г., изображение династического герба правителей Владимирской державы23 следует считать прямым предшественником герба Московского, который в свою очередь лег в основу государственного герба России. При этом следует особо подчеркнуть ни в чем не уступающее западноевропейским аналогам геральдическое совершенство гербовой фигуры в окаймленном орнаментом щите, имеющем самобытную и характерную преимущественно для Руси форму.

При столь категоричном утверждении, что перед нами именно герб, а не случайно изображенная на щите родовая эмблема, необходимо раскрыть содержание этих терминов. По А. Ф. Лосеву, в специальной работе определившему сущностные характеристики и роль знаков и символов в их современном понимании, «эмблема есть символ специального назначения и поэтому обладающий характером условности или конвенционности» (т. е. характер этого понятия покоится на чисто целесообразном соглашении ученых). Эмблема — «точно фиксированный, конвенциональный, но, несмотря на свою условность, вполне общепризнанный знак как самого широкого, так и самого узкого значения». Родовая эмблема великокняжеской династии является символом достаточно определенным, обладающим исторически зафиксированной функциональностью, и в ней тем самым бесспорно заложены геральдические, государственно-правовые свойства. Это качество превращает ее в герб, и возможные споры могут в основном вестись вокруг графической формы самой эмблемы, соответствия этой формы общепринятому понятию «герб». Парадный щит с несомненной династической эмблемой Владимиро-Суздальских князей в руке святого Георгия являет собой именно герб Владимирской державы, и с этим трудно не согласиться.

Принципиальные расхождения в оценке сущности данного памятника — увековеченной в камне эмблемы или все же герба — имеют отнюдь не отвлеченное научное значение. Эта проблема чрезвычайно актуальна для нас, ибо от признания юрьев-польского рельефа изображением именно герба зависит весь дальнейший ход рассуждений о путях развития геральдики в нашем Отечестве, о ее внешних формах, внутреннем содержании и способах функционирования всей национально-государственной символики в целом. Напомним читателю, что геральдикой называется учение о гербах, состоящее из двух взаимосвязанных частей: 1) теоретической геральдики (или гербоведения), исследующей правила составления и применения гербов; 2) практической геральдики {или геральдического художества), реализующей эти правила в герботворчестве. Теоретическая геральдика опирается на весь опыт предшествующих веков, и от того, начнет ли наше гербоведение свой отсчет с XII—XIII вв. или же останется в своем нынешнем неразвитом состоянии, зависит весь знаковый, образный и смысловой строй российской геральдики наших дней. Древность основ национального гербоведения исключает необходимость заимствования чужеземных компонентов герба, поскольку выявляет самобытные, собственные принципы великорусской геральдики. Эта древность предопределяет всю логику развития геральдики великороссов как автохтонного явления в истории отечественной культуры, а также подлинные духовные истоки этого явления.

Знаменательным остается сам факт помещения великокняжеского династического герба в руке Георгия — святого покровителя владимиро-суздальских Мономашичей, чье имя некоторые из них получили при крещении. Соединение в одном изображении святого воина-мученика и княжеского щита с гербом державы свидетельствует не только о почитаемости уже в XIII в. этого главного государственного символа, но и о его религиозной основе. Богоданность княжеской власти, являющейся могучей опорой православия на Руси, сообщает богоданность и самой династической эмблеме. Таким образом, отечественная геральдика с первых шагов заявила о себе как об актуальном способе знаково-образного отражения государственной идеи, а поскольку для этого ею были использованы национальные мифологические и религиозные образы, а также декларировались жизненно важные для народа принципы общественно-политического устройства, то она явилась знаково-символическим отражением именно великорусской национально-государственной идеи.

Если принять дату создания рельефов Георгиевского собора за исторически зафиксированное начало живого функционирования великорусской геральдики (хотя нет никаких оснований отрицать вероятность такого начала в еще более ранний период истории Руси), становится очевидной ее теснейшая связь с миром духовных ценностей и традиций русичей. Уже тогда великорусская геральдика заявила о своей существенной особенности — выявлении аксиологических характеристик общественно-политических явлений при раскрытии их индивидуальных отличительных признаков. Именно это свойство освобождает ее от многих навязанных ей извне и отживших свой век формальных условностей и превращает в незаменимый инструмент символического отражения национально-государственной идеи сегодняшнего дня (лишь бы только была сама идея!). Определению этой закономерности нашей геральдики среди других ее самобытных свойств и предстоит заниматься научному великорусскому гербоведению, которое недопустимо сужать до тесных рамок «вспомогательной исторической дисциплины». Кстати, еще ни в одном гербоведческом исследовании, появлявшемся в советское и постсоветское время, не отражен традиционный свод правил составления гербов, являющийся, по сути, функцией все той же аксиологии. Ведь о гербах недостаточно писать, их еще надо и уметь создавать, но оставим увлекательные проблемы гербоведения для другой нашей книги.

Владимиро-Суздальские львы 1 – на капители подкупольного столба церкви Покрова на Нерли; 2 – на рельефе в пяте подпружной арки Дмитровского собора; 3 – сражение Перуна со львом – рельеф на фасаде Дмитровского собора.

Святой георгий с гербом Владимиро-Суздальских князей. Рельеф на фасаде Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. 1234 год.